Человек, живущий размеренной жизнью никогда не переживает за завтрашний день. Виатор привык проводить свободные от обязанностей вечера в одиночестве и тишине, лишь изредка позволяя себе компанию сестры, либо одного из немногочисленных приятелей. Он любил спокойствие, приходящее в душу с наступлением ночи и отходил ко сну не испытывая тревог.
До поры до времени.
Кажется, ещё несколько дней назад Беллона жила такой же размеренной жизнью. Но вдруг заговорила с ним на опасные темы. И это было даже не желание сбежать куда-нибудь с человеком, которого она тайно любила, как случалось три раза на памяти мужчины. Это был знаменитый Спартак, этот «проклятый фракиец» успевший стать за короткое время притчей во языцех. Тот самый гладиатор и его люди, именно они разожгли в глазах юной римлянки пожар азарта и наполнили её слова страстью и горячностью.

Виатор сжал кулаки, в очередной раз проматывая в голове последний их разговор, как-то незаметно для него переросший в ссору. Сестра пришла к нему вечером и заперла дверь в небольшую комнатку. Она говорила о том, что он обязан ей помочь. Должен поднять рабов на восстание, увести их прочь и примкнуть к людям Спартака. Мужчина не видел смысла в её словах. Скорее наоборот, чем больше горячилась девушка, тем сильнее становилось его недоумение. Вилла была их домом, а служба на доминуса – всей жизнью. К слову, жизнь эта не была дурной, чтобы отказываться от неё. Но Беллона не желала слышать его слова, как и всегда. Она рассказывала о рабах, смотрящих с надеждой каждый раз, как она упоминает имя Спартака.

«Они мечтают, что он придёт сюда и сорвёт оковы!»
«Ты говоришь с ними о мятежниках?» - спрашивал он, хватая сестру за руку и заглядывая в глаза так пристально, словно надеялся найти там признаки безумия.
«Цепи нужно рвать!» - отвечала она. – «Твои цепи, мои цепи».
«Это называется, стабильность» - возражал он. – «Мы оба знаем, что будет завтра».
«Ты прикован к людям, которые продадут твою жизнь задёшево! Для них любая жизнь стоит денег, любую можно купить и продать. Завтра ты можешь узнать, что я мертва».
- Глупая девчонка, - прошептал Виатор, качая головой. – Ты была права.
На место опустошённости пришла ярость. Он метался по комнате, ударяясь обо все углы, бросал отчаянные взгляды на запертую дверь, будто надеясь, что она придёт, и ему попросту соврали. Но она не могла прийти, потому что была мертва.
Мертва, во имя Юпитера!

Рабыня, боязливо сообщившая ему эту новость, говорила правду – её глаза не лгали, и в них стояли слёзы. Виатор не успел расспросить больше, так и стоял, смотря на неё пустыми глазами, и девушка, сжав дрожащие губы, убежала прочь.

Как на следующий день он смог смотреть в глаза доминусу и не обмолвиться ни словом о пропаже, мужчина и сам не знал. Только задавать вопросы он не рискнул ранее, не рискнул и после ужасных вестей. Ведь если бы Маниус солгал ему прямо в лицо... Что бы он сделал? Бросился и уложил на месте, превращая смазливое лицо доминуса в кровавое месиво? Это было бесполезно, бессмысленно, как и бессильная ярость, волнами накатывающая на него и уходящая вновь, когда на её место приходила не менее отчаянная скорбь.

Прошёл всего день после исчезновения. Наступила ночь, принося с собой бессонницу и крепнущую злобу – ему сказали, что Беллона отъехала по поручению госпожи. Римлянин сидел неподалеку от стены виллы, смотря в сгущающуюся темноту впереди себя и думал о том, что говорила сестра. Всегда пыталась ему сказать – их жизни ничто не значат... Быть может, она была не такой уж легкомысленной дурочкой, какой он её считал, но продолжал искренне любить?

Нет ничего хуже ожидания в неизвестности. Сердцем Виатор чуял, что рабыня сказала правду. Слишком силён был страх в её глазах. Но было и ещё кое-что. Горе и готовые пролиться слёзы. Узнав ужасную правду, первые часы мужчина пребывал в безразличном состоянии, в котором не задумываешься ни над чем. Позже пришли вопросы – почему? Что это значит?
Ведь Ферокс ничего не знал толком о сестре. Кем была для темнокожей невольницы служанка, в чьих жилах текла кровь свободного человека? Беллона делилась с ним новостями, называла имена рабов, с которыми была дружна, и он слушал, но не придавал этому никакого значения, довольствуясь лишь тем фактом, что сестра была счастлива своей жизнью.
Слово «жизнь» вызывало желание заскрежетать зубами и вскочить на ноги и... что делать дальше, Виатор понятия не имел. Единственное, что ему оставалось сейчас – ждать. Чего именно ждать, он не знал. Подробностей? Признаний? Пройдут дни, прежде чем он найдёт в себе силы задать вопрос доминусу. Но любой ответ, что приходил на ум, действовал на римского воина как крепкое пойло на грубого варвара. Просыпалась агрессия, которая пугала даже его самого.
Что ему скажут, когда Беллона не вернётся? Скажут ли вообще, или отмахнутся, как от надоедливой мошкары – знай своё место?
Молодой мужчина вновь сжал кулаки, и хотел было подняться на ноги, как услышал неразборчивые слова, прозвучавшие совершенно неожиданно. Затем грубый мужской голос пожелал ему «тёплого вечера». Виатор обернулся, уже зная, кто нарушил его единение. На вилле было множество рабов, но среди них только один не говорил на латыни достаточно хорошо и чаще пользовался родным языком.
- Вечер мог бы быть добрым, но – ты прав – он всего лишь тёплый, - невесело отозвался римлянин, нахмурив брови.
Гверн. Это имя он помнил среди прочих, хотя всего мог припомнить имена не более пяти рабов. О кельте, которого домина привезла на виллу не так давно, ходили разные слухи, один неприятнее другого. Его боялись и старались лишний раз не оказываться рядом. Немудрено! Мужчина яростно сражался на арене, где одержал множество кровавых побед. Но теперь его судьба не была более связана с боями и смертью. Разве что бывший гладиатор готов был отгрызть голову юной Корнелии прямиком на ложе. Так говорила Беллона. О, это он запомнил, и даже сейчас помнил тонкий смех родственницы и собственную усмешку – домина была наивной и легкомысленной девушкой, привыкшей, чтобы все её капризы немедля выполняли. Но он бы не удивился, воплотись шутка сестры в жизнь однажды поутру.
Виатор пригляделся к бывшему гладиатору, отметая слухи и глупости, коими щедро пичкала его голову любезная сестрица. Среди них вдруг обнаружилось кое-что поистине ценное. Кельт не был покорен, как большинство рабов на вилле, то и дело скалил зубы и выполнял то, что ему приказывали, не меняя презрительное выражение на лице. В его жилах текла кровь свободного человека, которому к тому же нанесли оскорбление, сделав тем, кем он был сейчас. Быть может, Гверн был одним из тех, кто прислушивался к разговорам о Спартаке. Быть может, знал, что случилось с глупой девчонкой, что не могла держать рот закрытым?
- Скажи мне, Гверн, - окликнул мужчину Ферокс. – Помнишь ли ты голубоглазую деву по имени Беллона? Она говорила о тебе, перед тем как покинуть меня, – он немного помолчал. - И не вернуться обратно.
Опасно было затевать разговоры там, где и у стен были уши. Опаснее было бездействовать, позволяя отчаянью взращивать в душе ненужное смятение, плавно превращающееся в тупую боль утраты. Ему нужны были ответы. А ещё ему нужна была справедливость. И искать её приходилось не у господ, которым он служил...

Много говорила!
Эти слова, вопреки отчаянью, пожирающему его душу, заставили римлянина улыбнуться уголками губ. Но призрак улыбки не задержался на лице дольше секунды. Как и надежда, что было начала светится во взоре Виатора. Было видно, каких трудов Гверну стоило подобрать слова чужого языка, и у него получилось сделать это удивительно мягко, избегая громких слов. Отправилась к богам. Его Беллона, свободная дочь Рима. Наивная дурочка, считавшая, что слово «свобода» само по себе не принесёт ей вреда.
- Мне жаль её, - добавил кельт, окончательно лишая Виатора самообладания.
Во имя Юпитера! Неужели об убийстве знал каждый на вилле, исключая одного его?!
- Римская сука, - вырвалось у мужчины. Он вскочил на ноги и пару раз бесцельно прошёлся вдоль стены, силясь усмирить низменное желание мести. Ругательство предназначалось госпоже, чьи руки держали невидимые поводки, ведущие к ошейникам рабов и слуг. Его могли услышать, но, ослеплённый очередной вспышкой гнева, Ферокс сейчас накинулся бы на первого, кто призвал его к дисциплине.
Рабы не имели никаких прав, но отчего-то знали всё. Простому воину, клявшемуся защищать доминуса и Империю никогда не приходило в голову спрашивать о происходящем у невольников. А ведь их считали не более чем вещами, и предполагалось, что они будут молчать обо всём, что происходило в хозяйских спальнях. Однако уже второй раб на вилле не побоялся ответить на его вопрос, тем самым и себя ставя под удар, коли правда выплывет наружу.
Права была сестра, говоря, что они желают свободы. Начиная с простой – свободы говорить. Этот кельт... кем он был до того, как римские солдаты привезли его в свою страну, словно загнанное на охоте животное? Воином? Кузнецом? Быть может, мужем и отцом. Никому не было дела до чужой жизни. Те, кто был на верхушке, стремились подняться ещё выше, устраняя любое препятствие, проливая кровь как рабов так и своих братьев и сестёр.
Для Виатора, привыкшего к службе и подчинению приказам доминуса, рабы никогда не были ниже людей. Им так же приказывали, и они так же не имели права отказаться. Только сейчас он видел сходство между клятвой, данной добровольно и ошейником, надетым насильно.
- Чем отличаемся мы с тобой? – уже тише спросил римлянин, приблизившись к Гверну и серьёзно смотря ему в лицо. – У нас в жилах течёт разная кровь, мы говорим с тобой на разных языках, но мы похожи больше, чем ты думаешь. Знаешь, ещё вчера я думал, что свободен, но я ошибался. Как ошибалась Беллона. Это её слова, ведь так? О свободе и идеалах.
Что он творил? Неужели пытался подбить на бунт рослого варвара?
«Я спятил» - где-то на уровне сознания решил мужчина. – «Не иначе».

Лихорадочное возбуждение, клокочущее внутри пламя безудержной ярости, всё это быстро померкло, когда кельт, до того стоявший совершенно спокойно, стремительно схватил его и впечатал в стену. С негромким хрипом и без того небольшое количество воздуха – спасибо пламенным речам – покинуло лёгкие.
Виатор не был слабым, он был тренированным воином, сталью доказавший не однократно, что достоин называться своим именем и защищать Рим. Но по сравнению с хоть и бывшим, но гладиатором, былые заслуги меркли. Мужчина машинально вцепился в руку, что сжимала его нагрудный доспех, но не смог сдвинуть с места. Вторая рука сама собою потянулась к гладию на поясе. Пальцы успели охватить знакомую рукоять, но римлянин не стал вынимать оружие, остановленный словами раба.
- Не кричи о свободе, – прорычал он, а потом добавил уже тише, - убивали и за меньшее.
- Ты прав, - почти что про себя ответил Ферокс, выпуская руку Гверна и выпуская гладий из пальцев. Кто бы мог подумать, его, сына Римской республики, учит уму-разуму «неотёсанный варвар». Нет, сам Виатор никогда не считал рабов животными, но так принято было на вилле, да и не только. В тот момент кельт ясно дал понять, как все они ошибались.
- Беллона считала меня кем-то, – он задумался, подбирая слова, - кто ее слышит. А домина считала меня кем-то другим.
Последние слова прозвучали несколько неопределённо. Виною ли тому не особо хорошее владение латинской речью, или осторожность, но грубая хватка исчезла вслед за его словами и римлянин смог вдохнуть свободнее, но с места не сдвинулся, потому что Гверн снова подал голос:
- Она много говорила не с теми и не о том, а ты стремишься повторить ее участь. Живи сегодня, чтобы отомстить завтра.
И снова варвар был прав. Контролировать безумие становилось непосильной задачей, но если он оступится – чей труп в конце концов будет сброшен вниз со скалы? Внимательно смотря в лицо гладиатору, воин кивнул – понял. Вопрос, услышал ли кельт его сестру, вертелся на языке, но задать его сегодня было неуместно. Нет, нужно время для того, чтобы привести мысли в порядок, изгнать недостойные разумного человека чувства. А после можно будет и поговорить. Что-то подсказывало римлянину, что им найдётся что сказать друг другу.
Когда ярость затмевает взор и притупляет разум, отрезвляющий удар просто необходим. Виатор был благодарен за этот удар, как и за мудрые слова.
- Завтра, - сказал он вслух, вкладывая смысл в короткое слово и, пару секунд посмотрев вслед удаляющемуся Гверну, отошёл от стены и направился назад, к баракам, чтобы уединиться в личной комнатке и хорошо обдумать, что произошло...

В комнате к нему неслышной тенью метнулась чернокожая рабыня домины, едва различимая в полумраке. Мужчина, не успев сориентироваться и машинально схватил гостью, блокируя возможности убежать. Воровством в вилле не промышляли, так что застать постороннего у себя было более чем странно.
- Не поднимайте шум, господин! – взмолилась девушка, хватая Виатора за руку. Громкий отчаянный шёпот вибрировал в висках, а её дыхание опаляло скулу, так близко воин притиснул невольницу к себе.
- Прости, - сказал он, разжимая захват и отходя на пару шагов. – Ты не должна была сюда заходить. Если бы тебя поймали...
- Я должна была с вами поговорить, господин, - возразила она и добавила, предупреждая его движение. – Не зажигайте свет.
Виатор остановился.
- Ваша сестра. Я хочу рассказать о том, что с нею стало! Вы были близки, и я верю, что вы приведёте нас к спасению, как хотела она, - девушка снова приблизилась на неприлично близкое расстояние, желая, чтобы её слова услышать мог лишь он один.
- Рассказывай, - после секундной паузы, ответил Ферокс, чувствуя, как изменилось его внутреннее состояние. Пару минут назад он был готов крушить всё на своём пути, теперь же хотел дождаться нового дня. И мести. Холодной мести. – Мне ты можешь довериться...

Ночная беседа стала для Виатора новым потрясением. Но на сей раз, каждое слово, на кои теперь не скупилась невольница, пробуждало в молодом римлянине не тупую ярость, но делало крепче растущую ненависть.
Она сидела рядом с ним на постели, так близко, словно они собирались предаться любовным утехам. И говорила, говорила, говорила ему прямо на ухо. В низком голосе уроженки Египта звучали горечь и боль. А ещё там был страх. И доверие. Не смотря на то, что на плечах мужчины красовался доспех легионера, он чувствовал себя сейчас ещё большим рабом, чем его ночная собеседница. И она чувствовала в нём родственную душу, иначе не смогла бы рассказывать столь ужасные вещи.
На родине девушка росла в семье мясника, но судя по её рассказу, забивая животное на мясо, мясник проявляет больше человечности, чем домина, угодившая в плен ревности и неприязни. Не известно, какие цели преследовала рабыня, но ни одной подробности не обошёл стороной её рассказ. Мужчина просто сидел, смотря в одну точку – на родимое пятно, что красовалось на крепком бедре рассказчицы. Расскажи она ему это ещё вчера!
- Хорошо, что ты говоришь со мной сегодня, - глухо пробормотал он, и резко поднял голову, когда дверь в комнату распахнулась.
Невольница мигом сориентировалась – прижалась к мужчине, обхватывая руками его шею. Виатор инстинктивно вернул объятие, хоть на лице застыло выражение далёкое от нежности или желания.
- Простите, что помешал, - покраснел паренёк-грек, стоящий на пороге. – Домина ищет Алоли.
Рабыня спешно поднялась и покинула его комнату, оставив мужчину наедине с неспокойными мыслями. Теперь он знал всё. И у него было немного времени, чтобы действовать. Девчонка, лишившая жизни его сестру, была редкостной стервой, получающей удовольствие при виде чужих мучений... Её брат, мечтавший попасть к ней на ложе ещё с совсем юных лет, ненавидел кельта, которого сестрица притащила в их дом. И снова кельт! Беллона видела в нём союзника, домина ревновала служанку к своему купленному любовнику, а доминус желал ему смерти. Виатор вздохнул и потёр виски руками – спать. Нужно спать, позволив горю ждать завтрашнего дня. Ему нужны были силы. Уверенность уже пришла.

Но следующий день преподнёс мужчине новый сюрприз. Утренняя тренировка с другими воинами на дворе виллы была прервана пронзительным женским криком.
- Замолчи, глупая девчонка! – следом прокричал другой голос – высокий и властный. Домина. – Она просто оступилась. Вы, неуклюжие животные, с вами вечно что-то случается!
Чувствуя недоброе, Ферокс быстро прошёл к открытым дверям виллы и замер на пороге. У подножия лестницы, ведущей наверх – в спальни господ, неподвижно лежала его вчерашняя рассказчица. Лужа крови, медленно расползалась от головы темнокожей египтянки, окрашивая каменный пол кармином. Рядом, прижав ладони ко рту, стояла совсем юная невольница. Она уже не кричала, только тряслась, словно лист на ветру.
- Домина, с вами всё в порядке? – сделав над собой усилие, спросил Виатор и встретил сладкую улыбку Корнелии.
- Я в полном порядке! Уберите девчонку отсюда! Вытрите пол! Я не желаю видеть свидетельства чужой глупости.
Ему показалось, или последнее слово прозвучало как угроза?
Виатор склонил голову, прежде чем приблизиться к распростёртому телу. Мертва...
Рабыню велели сбросить с обрыва. Когда он нёс лёгкое застывшее тело, смотря на сомкнутые полные губы, слышал шёпот: «Мы все погибнем, если не уйдём».

Ему нужно было найти Гверна.
Когда на землю спустилась тьма, римлянин был на том же месте, прогуливался туда-сюда у внешней стены. Сегодня – лишь копия вчерашнего себя, наполненного скорбью и безрассудством.
Кельт не заставил себя долго ждать – появился навстречу из темноты как всегда мрачный и неприветливый с виду.
- Опять ты... Нашел покой? – был задан вопрос, на который у него был ответ.
- Да, спасибо за совет, - сказал Виатор негромко и кивнул в темноту – дальше от освещённого факелами пятна, где их могли увидеть. – Вчера мне поведали всё. А сегодня та, кто проявил смелость, мертва. Завтра можем оказаться мертвы ты или я. Ты хочешь получить свободу таким способом, Гверн? Сбросить оковы лишь оставив этот мир?

Алоли говорила ему и о кельте. Об упрямстве и нежелании даже слушать их дерзкие предложения. В какой-то мере мужчина понимал бывшего гладиатора – конечно, подними они восстание, первым по силе из невольников будет назван именно Гверн. Первая мишень для стрел и мечей. Устрани самого сильного противника, чтобы слабые разбежались.
Затея Беллоны казалась сейчас не более чем фантазией глупой девчонки. Чего бы она смогла добиться? Вероятно, ничего...
- Я хочу воды.
Ответ варвара – прямой и бесхитростный на миг заставил воина оторопело моргнуть, настолько показался нереальным. Но Виатор лишь мимолётно усмехнулся, оглядываясь вокруг в поисках возможных наблюдателей. Нет, никого вокруг не было. Не зря же он, впервые пользуясь властью над другими солдатами ради собственной выгоды, расставил их на посты так, чтобы не могли помешать разговору. Вчерашнее вторжение дало понять, что даже личная комнатка Ферокса в бараках не была безопасной.
- Начинай с малого, если хочешь добиться большого, - негромко отозвался римлянин, кивнув собеседнику в знак того, что тот был прав – да, он желает поговорить о свободе. Настоящей свободе выбора, коей его давным-давно лишили, оставив лишь иллюзию.
Слушая рваную речь кельта, пропитанную уверенностью в том, чем закончится жизненный путь, нельзя было сказать наверняка, разделяет ли Гверн представления о свободе в нынешней жизни. Не многие рабы могли назвать себя свободными, будучи скованными в цепи. И для этих слов нужна была не только мудрость, но и внутренняя сила. Такая же, какой вчера этот мрачный тип смог заразить Виатора. Уверенность в себе, в своих действиях, в том, что кулак достигнет цели.
Мужчина приоткрыл рот, но только мотнул головой, словно предлагая кельту продолжить речь. Продолжение не заставило себя долго ждать.
- Но этот путь мог бы быть и почище.
Этих слов римлянин ждал и уж было начал опасаться так и не услышать. Поистине, если бы не «грязь», внезапно попавшая под ноги, задумался ли бы он хоть на секунду о том, кем является на самом деле?
- А чего хочешь ты, свободный римлянин?
Прежде чем ответить, Ферокс отвёл глаза, бесцельно оглядывая черноту за границами света факелов. Он желал спокойной жизни. Давно, попав в охрану Маниуса, молодому человеку предоставили выбор. Он мог отказаться, но, преисполненный желания служить во благо Империи, согласился. Он мог взять с собой сестру. Или невесту. Но выбрал Беллону. Кроме него у сестры не было никого, чтобы о ней заботиться, когда как юная Геспия выросла в хорошей семье.
Они уехали на отдалённую виллу, а через некоторое время Виатор узнал о том, что его бывшая возлюбленная вступила в брак. Это был её выбор. А он между личным счастьем и долгом выбрал долг... Теперь мужчина понимал, что третий вариант – отказаться, был не так уж плох. Только сделанного не вернуть. Как и сейчас... слово не воробей.
- Свободный римлянин... - повторил он с лёгкой насмешкой и покачал головой. – Свободен тот, кто не боится потерять любимых. А потерявший – не более чем раб, задумавший месть.
Он вновь смотрел на собеседника, становясь серьёзным. Пышные речи также были отброшены, ведь кельт ценил прямоту.
- Хочу жизнь той, что забрала мою сестру. Хочу открыть двери и выйти вон, и чтобы дорога впереди вела меня прочь из этого места. Только сестра не сказала, куда идти. Я надеялся... надеялся, что другие, желающие уйти, подскажут мне дорогу. – он отвернулся. – Более чистый путь. Я готов биться за то, чтобы они получили свободу. В этой жизни.
Не смотря на собственное положение в охране, Виатор не мог склонить всех солдат на свою сторону. Он мог отослать их, чтобы не сразу все вступили в бой. Мог начать расспросы, но не желал рисковать. Что если завтра его самого сбросят с лестницы, или случайно столкнут со скалы? В конце концов, мужчина не был не дипломатом, ни талантливым оратором. Он был просто человеком, желающим справедливости. Посему, даже если кельт окажется принимать участие в этом безумии, даже если рабы не знают, где искать Спартака, это его путь. Он поклялся себе в том, что отомстит за Беллону накануне, после ухода Алоли. Падёт ли он, или сумеет бежать, не имело особого значения. Если никто на вилле не встанет с ним рядом, когда зазвенит сталь, значит, им самим воевать за свою свободу. Или жить в рабстве. Таков был выбор, что мог предоставить сын Рима. Но он предпочёл бы освободить тех, чьи жизни имели значения для сестры.

- Она моя.
Эти два слова вызвали внутри Виатора короткую вспышку злости – кому, как не ему принадлежало право покончить с убийцей своей сестры? Мужчина яростно встретил неприятный взгляд кельта, заметил усмешку, скривившую его рот, и проглотил готовые сорваться с губ слова. Нет, у Гверна было полное право забрать её жизнь. С этим римлянин поспорить не мог. Мог он только выдвинуть встречное требование.
- Не важно, пусть это будет не моя рука, - кивнул Виатор, делая над собой усилие. – Но я хочу быть рядом и видеть всё.
Может, так и правильнее. Главное, чтобы домина увидела его лицо и вспомнила о Беллоне перед смертью. Чтобы осознала, что её предали. Мужчина уже видел, как огромные руки варвара скручивают голову ненавистной соплячке.
- Я слышал, была битва у Везувия...
- Это не далеко...
Не успел он даже сориентироваться, как его попросту схватили за предплечье и втащили под навес. Странно, но римский солдат уже начал привыкать к такой манере общения. Резкие выпады отрезвляли рассудок. Впрочем, сейчас разум римлянина был ясен, как никогда. А потом варвар заговорил и его слова в красках давали представить предстоящее безумие. К слову, не столь безумным оно казалось, когда не ты один занят составлением нехитрой стратегии. Виатор согласно кивал, не сводя взгляда с решительного лица кельта. Да, созвать солдат в бараки казалось отличной идеей. Сам он думал отослать небольшой отряд из виллы, чтобы проверили дорогу. В эти дни не редкими были нападения на повозки, так что патрулирование стало привычным делом для небольшого гарнизона Маниуса Херка. Уже несколько раз воины ловили сбежавших рабов, чтобы потом отослать на рудники или сбыть в Капую для публичной казни на рыночной площади. Послать добрую дюжину воинов так, чтобы весть не дошла до господ, не было чересчур сложным. Молодой патриций был настоящим тюфяком, ничего не смыслил в воинском деле, и легкомысленно полагался на опытность охраны. То, чем они были заняты, не имело значения, пока занятие шло в угоду господам. Не поощрялось лишь праздное времяпровождение.
- Я всё сделаю, - подытожил Виатор, не моргнув. Он давно решил для себя, что любой из его людей, обнаживший меч против невольников, автоматически станет врагом. Иначе и быть не могло. Выжившие непременно донесут о произошедшем в Капую, а им не нужно, чтобы хоть какие-то сведения дошли до ушей сената. Значит, выживших быть не должно.
Впрочем, угодивших в ловушку воинов можно было уморить голодом. Для этого нужно было всего лишь забаррикадировать двери и подождать пару дней, чтобы они ослабли и не могли сражаться как следует. Этот вариант не был самым плохим, так поступали многие полководцы, чтобы добиться своего без шума и с минимальными потерями. Виатору претила мысль о предательстве своих людей, не говоря уже о том, чтобы обрекать их на мучения. Но иного выбора он не видел. Ни один не предаст Рим в угоду чьей-то мести.
Это было сложное решение. Его следовало принять как должное, чтобы не терять время.
Что касается всего остального... Оружие хранилось в запертой клетушке на дворе виллы, где проходили каждодневные тренировки. И у него был ключ. С этим было просто. Алоли назвала имена нескольких рабов, знающих, как обращаться с оружием. Оставалась лишь одна большая проблема – их малое количество. Поэтому действовать нужно было быстро и неожиданно. Только так их безумная затея грозила пережить восход солнца.
- Нужно действовать быстро, взять воду и еду, оружие. Господа подумают, что я виноват. Держись позади, ты будешь...эээ, - последовала небольшая пауза, - как пчела с жалом, которую не видно. Завтра. Готовься.
Сравнение угодило в точку. Спорить было не о чем.
Виатор видел гладиаторов в бою. На арене они сражались за честь и славу, и от сокрушительной силы, с которой они разрывали соперников на куски, толпа приходила в экстаз. Сражаясь за свободу, кельт наверняка будет стоить десятка обычных воинов. И всё же, он не был бессмертным.
- С заходом солнца я приду, - просто кивнул мужчина. – Чтобы прикрывать тебе спину.
Коротко кивнув, он хлопнул гладиатора по плечу, огляделся и вышел из-под навеса.
Предстояло многое сделать.

Есть люди, которые в преддверие важного события не находят себе места от беспокойства. Виатор не принадлежал к их числу. Имея перед собой чёткие задачи и план действий, какими бы безумными они не казались, мужчина становился сосредоточен и внешне спокоен. К тому же неожиданный союзник-варвар действовал на римского солдата успокаивающе. То было доверие, не так часто испытываемое Фероксом к людям. Разбираться в природе оного было некогда.
Ночь принесла с собой сравнительную прохладу. Сложно было противиться желанию поговорить с кем-нибудь из рабов уже сейчас, чтобы вести о завтрашнем бунте гарантировано достигли тех ушей, которых должны были достигнуть. Но рабы теперь боялись подходить близко к его комнатушке, наученные горьким примером Алоли. Этого и добивалась Корнелия... Чёртова сука.
Скрипнули зубы. С мстительным удовольствием мужчина заставил себя успокоиться с улёгся на узкую постель, заложив руки за голову. Сон опять не шёл, зато мысли были четкими и последовательными. В голове сам собой строился план завтрашних событий. Те, с кем стоит поговорить. Слова, которые нужно сказать своим людям...
Утро, еда, тренировки, взгляд доминуса, вышедшего на балкон, чтобы полюбоваться на слаженные движения своих солдат... время бездействия пролетело довольно быстро. Потом был разговор с одним из рабов, в ходе которого глаза невольника разгорелись огнём борьбы. Он кивал, крепко сжимая в руке принесённый Виатором короткий меч, и обещал не подвести. Римлянин в нём не сомневался.
Оружие, тайком передаваемое в надёжные руки, быстро закончилось. Самые отчаянные, чьи имена назвала Алоли, а до этого их выделила Беллона ждали сигнала. Виатор дождался, пока господа укроются от предзакатной жары в прохладной ванне виллы, и направился к своим людям. О держался уверенно, говорил лишь по существу, ни словом ни взглядом не выдав истинного намерения. Пятнадцать человек воинов вышли на дорогу, чтобы взять курс к Западу от Везувия, куда, по слухам, сбегались рабы с разграбленной повозки, идущей на рудники. Путь туда был не близкий, так что добрая часть охраны не представляла собой опасности для маневров повстанцев. Оставшуюся часть рабы клялись задержать ценою собственных жизней.
Виатор прогуливался вдоль стены, по месту, за два дня ставшего негласным для встреч с кельтом. Гверн не заставил себя долго ждать, и римлянин двинулся к нему навстречу, ища взглядом подтверждения – всё ли в порядке? Варвар выглядел спокойным.
Нарушая их планы, появилась одна из рабынь. Мужчина хмуро выслушал её сбивчивую речь и вопросительно посмотрел на Гверна.
- Будь готов. Все уже на местах, - вот что сказал в ответ кельт.
Он был готов. Если подумать, вызов господ был как нельзя кстати. Это не вызовет подозрений, как если бы они явились на виллу без приглашения.
- Боги на нашей стороне, - уверенно отозвался Ферокс.
Дорога на второй этаж виллы, где брат и сестра шумно выясняли отношения, показалась быстрее обычного. Римлянин бывал тут и не раз. Но впервые за всё время ему по-настоящему захотелось оказаться в комнатах патриция как можно быстрее.
Пусть начнётся. Пусть скорее начнётся.
- Глупая девчонка! Притащила в свою постель животное и отвоёвываешь его у варварских сучек! – визгливый, высокий голос доминуса, набивший оскомину за время службы, становился всё громче. У рабыни, что вела их с Гверном, дрожали даже плечи. Виатору хотелось, чтобы она перестала.
Бокал вина, пролетевший мимо плеча, обдал алый плащ солдата хмельными каплями, он не стал отслоняться.
- Доминус, - Виатор коротко склонил голову и застыл подле Гверна, глядя на брата и сестру, что готовы были вцепиться друг другу в глотки.
- А, хорошо, что ты здесь, Виргилий, - запыхавшийся, недовольный молодой мужчина отошёл от родственницы на шаг. – Твоя помощь мне потребуется.
Виатор, отметивший тихий глухой звук, с которым были заблокированы двери в комнаты, не повёл и бровью, позволяя говорить господам. В тот момент одна из невольниц, как было уговорено, заманивала оставшихся на вилле солдат в бараки, чтобы забаррикадировать им выход, лишая возможности вступить в битву раньше времени. Отобранные, крепкие рабы, нападали со спины на дозорных, перерезая им глотки и быстро утаскивали подальше от границы стен. Отдельные, короткие неудачи, быстро исправляли – вот один из рабов привлёк к себе внимание часового, но второй, расправившийся со своим, быстро пришёл на помощь. Ярость была движущей силой каждого, осмелившегося принять вызов...

- Это не твоё собачье дело, дорогой братец! – с появлением личного раба, сильного, как скала, голос девчонки обрёл силу. – Мои рабы, что хочу, то и делаю с ними!
- Купленные на деньги отца!
- Моего отца!
- Больше я не потерплю твоих выходок!
Не замечая приближающейся опасности, они продолжали грызться, словно паршивые шавки, пока, наконец, с губ доминуса не слетел чёткий приказ.
- Убей раба, Виргилий! Он не посмеет сопротивляться!
Виатор, словно ждавший этого момента, сейчас же вынул гладий из ножен. Он повернулся к Гверну, слыша как где-то на фоне тихо, с всхлипываниями, дышит рабыня. «Она твоя!» - можно было прочитать по красноречивому взгляду.
А потом был стремительный выпад и молодой доминус со свистом и бульканьем попытался втянуть воздух разорванным горлом. Придерживая за плечо обмякшее тело, мужчина безо всякого почтения сгрузил его на ковёр и выпрямился. С обагрённого кровью меча капали алые капли. Давно сдерживаемая внутри жажда, наконец, получила первый глоток заветного отмщения.

Этого момента он ждал слишком долго и искренне наслаждался ужасом в глазах ведьмы, что посмела отнять у него сестру. Зрелище вызывало в обычно спокойном римлянине низменные, кровожадные инстинкты. Виатор никогда не упивался процессом лишения жизни кого бы то ни было. Убивал быстро, если убивал. Но в тот момент всё встало с ног на голову. Низкий, безумный смех варвара, крик женщины, удар, падение... взгляд, который на него метнула до смерти перепуганная домина. Он улыбнулся ей в ответ. Просто улыбнулся, не размыкая губ. Стоял и смотрел, как ступня Гверна прижимает хрупкую шею к полу, как взмывает меч и вонзается в холёную плоть, разрывая дорогой шёлк её одеяния. Впервые не испытывая и тени сострадания. Напротив.
Кажется, в жизни он не видел ничего более желанного... Мужчина тряхнул головой, прогоняя наваждение. Месть вышла холодной, однако не стоит ей позволять свести себя с ума. У них были неоконченные дела. Более того, от них зависели жизни тех рабов, кто не был способен держать в руках оружие. Такие, как Алоли...
Странно, но со смертью господ не пришло ощущение абсолютной свободы. Рок до сих пор висел над ними молчаливым напоминанием о рабстве. Пока последний преданный этому дому не падёт, они не смогут вдохнуть спокойно и отправиться к Везувию, или туда, куда позовут Боги.
Гверн действовал быстро, что вызывало крепнущее уважение.
Варвар быстро покончил с собственной местью, вытер клинок и отдал распоряжения рабыне, испуганно дрожащей в углу. Когда она, мелко вздрагивая, пустилась к выходу, на ум пришло, что следовало бы поторопиться. Его солдаты, пожалуй, способны придумать что-нибудь. И если уж не освободятся, то стратегию боя спланируют точно.
- В казармах не более дюжины. Столько же я отправил прочь из виллы, - сказал он. – Они вернутся. И их нужно будет встретить неожиданно.
В голове римлянина уже созрело подобие плана. Часовые, от которых успели избавиться выбранные Беллоной невольники, не должны исчезнуть без следа. Их доспехи придётся надеть тем, кто сражается не так хорошо. Виатор сам откроет ворота, и это не вызовет подозрений, он часто выходил навстречу своим людям. Доминусу никогда не было дела до того, что скажут уставшие и потные солдаты. А потом ворота закроются. И напасть придётся всем сразу, взять преимущество количеством и внезапностью. Вкратце, совершенно без прикрас, мужчина быстро поведал союзнику свои идеи, пока вытирал гладий о плащ Мания и возвращал оружие в ножны.
Оба спустились во внутренний двор, где собрались, переминаясь с ноги на ногу, невольники. Глаза их горели лихорадочным, болезненным блеском. Мечи были обагрены кровью.
- Ну что? – хрипло спросил самый ближний. Тот самый сириец, который первым получил из рук Виатора клинок.
- Мертвы, - отозвался римлянин, покосившись в сторону бараков. Дюжий шум, которым сопровождалось выбивание двери, привлекал внимание неволей. – Я пойду первым.
Последняя фраза адресовалась кельту.
В таком решении была доля безумия – солдаты не были полными идиотами. Могли бы и догадаться, кто подстроил западню. Хотя, был вариант, что командира хотели уложить без шума, чтобы не садить в одну клетку с подчиненными.
Несколькими шагами добравшись до забаррикадированных дверей, Ферокс уже был готов начать разбирать завал, как вдруг со стороны ворот послышался шум. От досады хотелось скрипеть зубами - возвращение отряда так рано? Не могло такое случиться! Его люди всегда ответственно относились к заданиям. Однако невидимые кулаки громче затарабанили в деревянные створки и сорванный голос прокричал:
- Мы разбиты! Люди Спартака не далеко!
Переглянувшись с Гверном, римлянин быстро пошёл к воротам и впустил пару помятого солдата во двор.
- Почему же ты жив? – положив руку на плечо раненного, спросил он, склонившись к самому лицу.
- Они думали, что нет, - выдохнул обречённый дурень в ответ, не замечая, что со всех сторон на него смотрят вооружённые рабы.
- Отличная новость, - тихо заметил римлянин и, выхватив гладий, покончил с гонцом. Солдат изумленно охнул и медленно осел на песок.– Боги благоволят нам! – это уже было громче. – Они ведут нас к свободе!
Шёпот нарастал. Кто-то из рабов засмеялся, скаля зубы. Они были готовы сражаться хоть с целой армией в тот момент. Виатор, заражённый их духом, не стал возвращать клинок в ножны.

Отредактировано Viator Virgilius Ferox (2012-05-30 18:59:34)