Утром:
Больше всего Агрон ненавидел всего три вещи на свете. Ветвь первенства, как ни странно занимали римские ублюдки. Те, кто неплохо знал германца, знали и то, что ненависть эта вполне оправданная, и жестокость заставляет проявлять вовсе не простая любовь к сражениям. Убивать римлян мужчина был рад стараться хоть посреди ночи, едва успев продрать глаза.
Второе место принадлежало галлам. Это была уже больше традиция, поскольку галлы, как оказалось, умели порой продемонстрировать, что они умеют быть не только тупыми пафосными задницами. Впрочем, мужчина не был уверен, притворяются ли галлы тупыми пафосными задницами, или наоборот, иногда делают вид, что они неплохие ребята. Чтобы научиться, ворча, отказываться от привычной ненависти, германцу понадобилось всё влияние, какое на него мог оказывать Назир. А этот маленький свирепый сириец мог творить с ним всё, что заблагорассудится, это Агрон уже давно понял.
И, наконец, третье место в списке ненависти занимало бездействие.
Спартак, с утра пораньше заявившийся в их с Назиром закуток храма и бесцеремонно обоих разбудивший, разом привёл ещё сонного мужчину в отличное расположение духа:
- Агрон. У меня есть задание для тебя и Ганника. Сегодня умрёт несколько римлян.
Задание, а не очередной день зализывания ран и сидения на заднице. Без Крикса, слава яйцам Юпитера!
- Я же говорил, Спартак знает, как сделать своих людей счастливыми, - сонно фыркнул мужчина в волосы сирийца, прежде чем выбраться из-под тряпья, что служило им одеялом. – Спи, малыш.

Спартака Агрон нашёл склонившимся над многострадальной картой и тут же поинтересовался:
- Что ты задумал?
Их лидер успел объяснить не только суть плана, но и показать на карте наиболее выгодное место для засады, и перечислить имена людей, кого стоило взять с собой на захват. Тогда пришёл Ганник. Кельт выглядел так, словно ему было откровенно плевать, что именно фракиец от них хочет, лишь бы побыстрее отвязался. Впрочем, примерно таким его Агрон себе и представлял вне боя. И особой симпатии, конечно, не питал. Свежо в памяти было недавнее недоверие к потешающемуся над их войной чемпионом. Теперь Ганник был среди тех кому Спартак доверял. Наравне с – долбанные Боги! – Криксом. И самим Агроном.
Возражений по поводу плана не последовало. Мужчина довольно оскалился, от души похлопал товарища по плечу и отправился будить людей, которых решил взять с собой. Спартак мог сколько угодно называть имя Донара. Первым, кого германец хотел видеть в рядах их маленького отряда, был Назир. Снова оставлять любовника в лагере он вовсе не жаждал. Тем более, тренировки принесли свои плоды - маленький свирепый мальчишка давно превратился в воина, способного приносить смерть римским отродьям и оставаться в живых. Кроме того, Луго и несколько братьев-германцев являли собой не только свирепую безжалостную силу, но и были отличной компанией. Так что, прости Спартак. Придётся Доннару посидеть на заднице.

Теперь:
- Я хотел бы, чтобы ты пошёл с нами, - шутливо толкнув Назира  бедром сказал Агрон.
Они сидели рядом на ступенях полуразрушенного храма, скрываясь от палящего солнца в тени стены. – Если, конечно, ты не хочешь бесцельно болтаться среди бездельников и галлов.
В тоне скользило неприкрытое веселье и лёгкая насмешка. Конечно, о планируемом нападении сириец узнал ещё утром, когда нашёл своего германца, беседующим с Луго. Но предложил Агрон только теперь. Ему хотелось услышать от любовника безапелляционное «Я иду с вами», но раз нет, пришлось самому проявить инициативу.
Ответ не успел прозвучать, как рядом с ними появился Ганник. Агрон думал, кельт опять бесцельно проводит своё время в компании очередного кувшина вина или женщин. Что странно, и вино и женщины вечно образовывались возле Ганника точно по велению богов.
- Они давно готовы, - лениво отозвался германец, повернув голову к собеседнику и вгляделся в небритую физиономию. – Мои люди всегда готовы идти в бой. Как насчёт тебя?
Это была просто подначка. Ответа Агрон ждал вовсе не от Ганника.

Ранее:
Уже несколько дней прошло, как Родэ появилась в Риме. Она без промедления пошла к Капуе, откуда и началось шествие мятежников. Слухами земля полнится и никакие меры не смогут заткнуть рабов, воодушевленных Спартаком. Родэ не прилагая усилий узнала, что несколько дней назад мятежники разбили претора Глабра у подножья Везувия и сразу определилась с тем, что делать дальше. Единственная загвоздка состояла в том, как найти неуловимого Спартака.
Она сидела на площади Капуи в тени, наблюдая за редкими прохожими. Полдень в этой местности мертвое время. Солнце палит просто невыносимо и все прячутся по углам, наслаждаясь иллюзией того, что в тени прохладнее. Родэ уже прокляла свою любовь к коже. Хотелось снять все и окунуться в море, которое было теперь не так близко. Да и вообще, хотелось элементарно пить, а денег вообще не было.
Она бы еще долго сидела в такой расслабленной позе, сопротивляясь жаре, но услышала недалеко от себя разговор двух мужчин. Точнее, это был даже спор, что было куда интереснее. Родэ повернула голову к источнику шума и напрягла свю свою память, чтобы понять о чем говорят мужчины. Видеть она их не могла, но даже на таком расстояние слышала активную жестикуляцию. Казалось, что взмахи рук создавали ветерок вокруг.
Опираясь на свои знания латыни, женщина поняла, что разговор идет о каком-то грузе, который необходимо доставить на виллу. Проблемой оказались, как ни странно, вездесущие псы Спартака, которых попросту стали бояться, особенно после поражения Глабра и Вариния. Абсолютно никто не брался за задание отвезти груз, внимание, в сторону Везувия.
Чего бы там недопоняла Дорэ, она все таки решила воспользоваться возможностью.
Подойдя к говорвшим - один был в светлых, богатых одеждах, а другой в тряпье - Родэ скупо улыбнулась и заговорила медленно, подбирая правильные слова:
- Я позволила себе подслушать ваш разговор, уважаемые. Я бы взялась за эту работу, даже несмотря на то что я женщина. Да, я умею обращаться с оружием и даже не возьму с вас предоплату. И, конечно, вы можете отправить со мной тех людей что у вас уже имеются.
Мужчины заржали, извергая непонятные Родэ слова. Видимо, это были непереводимые обороты. Что же, реакция весьма привычная. Даже если в Греции принимают женщин воительниц и таким же образом смеются в лицо, то об этой зарождающейся империи и говорить нечего. Поэтому Родэ ни капли не удивилась, а лишь повела бровью вверх и стиснула зубы. Когда двое насмеялись в доволь, женщина опять заговорила, еще более снизходительно:
- Я слышала, что беглецы не обращают внимания на повозки, ведомые женщиной.
Как знать, что сыграло свою роль. Может, Родэ повезло и у них не было больше выбора, может, мужчин подкупила ее уверенность и бесстрашность, с которой Родэ говорила о мятежниках. Ей предложили встретится у городских ворот через два часа. И Родэ планировала провести их в отдыхе.

Теперь:
Ступая по горячему камню, Родэ, немного блуждая, вышла к воротам. Было подозрительно тихо и  никакой повозки не наблюдалось. Взгляд холодных голубых глаз пробежался по площади. Несколько человек стояли в тени под оливой и едва заметили гречанку, заерзали. Родэ так надеялась, что не правильно поняла их движений. Драться в такое пекло ей хотелось в последнюю очередь. Но с другой стороны, римляны не такие уж тупые, чтоб довериться чужестранке. Она приняла это с огрчением, но не отступилась.
Стоит ли говорить, что двое тут же кинулись на нее? У одного в руках был обычный короткий римский меч, другой исхитрился на два гладиуса. Бой был коротким, да и по задумке только лишь чтоб проверить женщину, ведь терять последних бойцов не хотелось никому в это нелегкое время.
Через несколько минут на площадь выехала повозка. Человек, что был в полдень в грубом тряпье, передал Родэ поводья, смерив недоверчивым взглядом.
- Повозка должна быть на вилле к закату. Ксеркс укажет дорогу. С тобой будут эти двое. Свои деньги получишь от Секста по прибытию. И учти, я достану тебя из под земли.
Как будто эта угроза что-то значила. Родэ забралась наверх и накинула на себя серую материю. Чуть позже она закутается в нее так, чтоб никто не видел в ней женщину.
Плеть скользнула по крупу единственной лошади и товар благополучно покинул Капуи.

- Тогда отправляемся. – Ответил Ганник, поднявшись со своего места и проигнорировав обычную подначку от Агрона.
То, что германец решил взять с собой любовника, не стало для Ганника сюрпризом, ровно, как и то, что Агрон созвал едва ли не всех своих германцев для этого задания. Это было весьма предсказуемо, но если говорить в целом, то значения имело мало. Для кельта, который даже не почесался из-за сбора людей, зная, что этим займется германец – почему нет? Люди Агрона были сильны и работали слаженно, ко всему прочему, очень забавно выглядели со стороны, а задание было относительно легким, как уже говорилось ранее, так что такой компанией они наверняка с ним справятся. Единственный сомнительный момент в этой ситуации – незнание этими людьми латинского языка. Не то, чтобы Ганник желал с ними общаться, просто ему было бы комфортнее знать, что они говорят и иметь возможность что-то сказать им. Впрочем, не так уж велика проблема. Агрон их понимает, вот пусть ими командует, а Ганнику даже привычнее отвечать только за себя.
Заметив, что у лестницы собираются люди, другие участвующие в этом задании тоже стали подходить, показывая, что они готовы отправляться. Наблюдая за ними, Ганник все-таки отметил, что компания была разношерстная, но неплохая. Каждый из этих людей неплохо владел оружием, даже компактный Агронов сириец. Ганник слышал, что он в бою свиреп не меньше, чем прочие, к тому же смел. Сам он мало следил за ним во время сражений, потому ничего не мог сказать, но если он все еще жив, то, значит, в разговорах все равно была доля правды. Еще его порадовало наличие в отряде женщины. Он не так, чтобы очень был восхищен её навыками, просто Сакса ему нравилась. Было в этой даме что-то такое, несвойственное прочим и это завлекало.
Посмотрев на Агрона вопросительно, мол «Это все и можно отправляться?», Ганник кивнул, дождавшись ответа, и отправился к выходу из лагеря. Неспешно шагая вниз по тропинке с горы, мужчина дожидался, когда с ним поравняется Агрон, чтобы обсудить план действий. У кельта были некоторые соображения, вполне себе банальные, если учитывать все их предыдущие нападения на повозки с каким-то товаром, но тем не менее. Часто им везло на продовольствие и вино. Здесь, впрочем, охраны, наверное, все же будет больше, так как перевозили оружие и римляне не дураки, чтобы отправлять повозку с какими-нибудь отбросами. Хотя… видно будет.
- Пусть твой мальчишка выйдет первым, - сказал Ганник, смотря перед собой, обращаясь к Агрону, который все-таки оказался рядом. – Повозка остановится, и мы нападем. Вряд ли они решат проехаться по нему, потому остановятся хотя бы для того, чтобы прогнать его со своего пути. Этого времени будет достаточно.
Размяв шею, Ганник таки спустился с горы и зашагал в сторону леса по пути, ведущему к нужной дороге. Этот путь был знаком едва ли не всем мятежникам, потому что пройден был уже не единожды – именно по той дороге, чаще всего везли товары в повозках, так как она была самой удобной для извозчиков и их заказчиков, желающих получить свое как можно скорее. И даже нападающие мятежники их не страшили, во всяком случае, не так их боялись, как бы стоило – римляне насмехались друг над другом, мол «Мои люди – не твои, им Спартак нестрашен». Глупо, конечно, но на руку мятежникам.
- И даже если они заподозрят что-то – все равно остановятся. – Добавил он, посмотрев на Агрона и ожидая его реакции. – Мы спрячемся, как и всегда, у обочин дороги. Если по ней ехать, то нас вряд ли заметят. К тому же, тупые римляне никак в толк не возьмут, как нам это удается, потому обделяют вниманием этот момент и не смотрят по сторонам. Что скажешь, Агрон?
Ганник знал, что мыслят они наверняка в одном направлении, ибо это обычный план для тех, кто шел за добычей из повозок, но нужно было кому-то из них его озвучить, чтобы удостовериться в том, что мысли совпадают на этот счет. Ну и конечно, нужно было решить, кто отправится останавливать повозку. Ганник бы не удивился, если бы Агрон решил обезопасить своего сирийца, но с другой стороны, он должен понимать, что Назир не вызовет подозрений, будучи довольно миниатюрным, а если отправится кто-то из бойцов, то по одним габаритам можно было заподозрить неладное.

Агрон был хорошим предводителем. Во всяком случае, его безумные вопли воодушевили толпу германцев, коих он предпочел взять собой, и сирийца, разумеется, тоже. Тот вообще едва ли не все время восторженно пялился на своего мужика, любо дорого смотреть. А он, Ганник, лишь усмехался, прислушиваясь и шагая по дороге вперед. Его, в отличие от толпы, вдохновенные вопли германца не воодушевили нисколько, так что ко всему он, как и всегда, относился с некой долей скепсиса, но на дело шел и продумывал действия, так что совсем уж безразличным ко всему его назвать было нельзя. Просто не было в Ганнике этого пылкого горячего духа, как в германцах, которые вовсю завывали какие-то весьма сомнительные песенки, вызывая у кельта желание отойти подальше, а-ля я не с ними, а так, просто рядом случайно оказался и сам все еще в шоке от происходящего.
- Я с удовольствием посмотрю на него в бою, - ответил Ганник, посмотрев на германца и кивнув тому в знак не то поддержки, не то понимания. – После его небольшой миссии.
Несмотря на скептическое отношение Ганника ко многому, он не мог не брать в учет то, что эти двое определенно крепко друг друга любят, и потому понимал, как оно должно быть тяжело, принимать подобное решение. На месте Агрона, Ганник бы наверняка тоже встал на защиту любимого человека, но он уже давно никого не любил, и отпускать было некого…. А германцу было кого и кельт был немало удивлен тем, что Агрон предоставил Назиру самому сделать выбор. Этот поступок вызывал уважение.
- Я пойду первым, – решительно кивнул сириец, сначала обменявшись взглядами со своим мужчиной, а после с серьезным видом кивнул Ганнику, подтверждая свое согласие.
И этот поступок тоже вызывал уважение. Кельт кивнул ему в ответ, после чего они все не переговариваясь практически шли дальше. Казалось, что даже шагу прибавили, словно бы могли уйти от волнения за друг друга, а это самое волнение просто излучали что Агрон, что его мальчишка, хотя по виду и не сказать было. Агрон все так же скалился, а Назир все так же мило улыбался, как и всегда, впрочем. Ганник же безразлично взирал перед собой и решительно шел по направлению к нужной дороге.
Когда они добрались, Ганник отошел от Агрона и Назира, дав им попрощаться, а как только те перестали обмениваться слюнями со всем доступным трепетом, снова шагнул ближе и протянул Назиру руку для пожатия, выражая свое уважение и признавая того своим если не братом, то уважаемым союзником точно. Да, в целом, работа была у него пустяковая, всего лишь остановить повозку – была мала вероятность того, что на него сразу кинуться или пустят в него стрелу, но, тем не менее, он мог погибнуть и это был риск. В их жизни все был риск, они жили, как на вулкане и каждая минута могла стать последней. К этому все привыкли, с этим все смирились, хотя и отчаянно боролись, но смерть постепенно уводила людей из войска Спартака, и с этим ничего нельзя было поделать. И пусть задача у Назира была пустяковая, неизвестно было, что его ждет на этой дороге и что их всех ждет в бою. Попрощаться стоило.
Заметив, что Назир уже поднимается на дорогу, все спрятались, завалившись на землю, принявшись ожидать сигнала от сирийца. Склон был довольно крутой, а дорога широка, так что из повозки вряд ли было видно притаившихся мятежников, впрочем, даже если видно, то на них вряд ли обратят внимание, потому что приманка уже стояла посреди дороги и ожидала появления повозки.
Вскоре послышался мерный топот копыт и стук колес, Ганник заметно напрягся, удобнее и крепче сжимая рукояти своих мечей. Повозка остановилась, состоялся довольно короткий диалог между матерым грубоватым извозчиком и Назиром, в какой-то момент кельт кивнул Агрону и тем, кто был по обе стороны от него и они ловко поднялись, стремительно с воплями, характерными бою, бросились к повозке. Другие, услышав, что они уже выступили, поднимались тоже, бросаясь навстречу выскочившей из повозки охране.
Их было немного, как и говорил Спартак. Всего около десятка, наверное, на случай нападения мятежников, ибо о разбоях у Везувия наверняка ходили слухи по Риму, и любой толковый человек предпочитал перестраховаться.
Сражение выдалось довольно легким. Один из мужиков бросился на Ганника с жутким ревом, активно и с напором нападая на кельта, а тот лишь отбивался, отступая, и подгадав нужный момент, одним мечом нанес удар по плечу противника, а когда тот рыкнул от боли, потеряв бдительность, нанес второй стремительный в бок и следом в живот. Его противник больше был не жилец.
Оглядевшись, Ганник заметил товарищей, стоявших опустив мечи и надвигающихся к какой-то цели, скрытой от кельта повозкой. Тот поспешил к ним, а когда увидел цель, присвистнул с усмешкой:
- Кто бы мог подумать, - улыбнулся он, смотря на женщину, окруженную людьми Спартака. – Что мы снова встретимся.

Отредактировано Gannicus (2012-05-30 02:01:43)

Они столкнулись с Родэ много лет тому назад, в те далекие времена, когда Ганник только обрел свою свободу и искал место, где его не будет знать каждый первый, где чемпиону в прошлом не станут задавать вопросы относительно этого самого прошлого. Тогда кельта занесло в Грецию на одном из суден, выплывавших из порта Неаполя. В Греции он нашел не только желаемую непопулярность, но и приключения на свою задницу, ибо как без них быть? Приключения тоже почувствовали свою важность и объявились в его жизни.
Надо сказать, это было довольно комично. Набредя на какой-то кабак, или, может быть, это была таверна, Ганник решил перекусить и промочить горло вином, заодно отдохнуть с дороги и после долгой прогулки по новой местности. Заказ принесла красивая женщина, предложившая ему скрасить вечер своим обществом. Почему нет? Ганник всегда был не дурак провести время с женщинами, а его новая знакомая была хороша собой и привлекла его внимание мгновенно. Немного выпивки, шутки-шутками, ничто не пахло бедой, как вдруг Ганник внезапно почувствовал сонливость и отключился, успев понять, что его отравили. Предпринять, разумеется, ничего не получилось, а очнулся он неизвестно где и, не совсем понимая, что происходит. Имущества нет, сам привязан к дереву, а вокруг него, судя по всему, чей-то лагерь. Поздний холодный вечер, людей практически нет. В общем, его перепутали с другим, отравили по ошибки и привезли в лагерь мятежников, когда все это выяснилось, предводитель принес ему свои извинения, вещи вернул и предложил ему остаться в лагере, провести вместе с ними ночь, ибо чужак, еще заблудится. Да и опасно в лес ночами соваться. Ганник предложение принял, отведал их мяса, выпил вина и провел вечер в компании Родэ, прекрасной похитительницы. Ну а что? Она же обещала скрасить его вечер. В целом, у неё получилось.
Не шелохнувшись, когда сталь коснулась его груди, Ганник все с той же усмешкой глядел на женщину, которая ничуть, казалось, не изменилась, несмотря на то, что годы шли. Все так же хороша, все так же ловка и по-прежнему сует нос не в свои дела, считая, что равны мужчины с женщинами и посему женщина имеет полное право сжимать пальцами рукоять меча. Что ж, кельт ничего не имел против, потому что знал – она искусно им владеет и многим мужчинам фору даст. Отдаленно отметив, что гречанка стала бы им хорошим и умелым союзником, Ганник качнул головой.
- Примерно то же самое я думал о тебе. – Сказал Ганник, оглядывая женщину и игнорируя высказывание Агрона. – Что, вы перебрались в Рим? Или как? С каких пор ты катаешься на повозках с оружием, вместо того, чтобы травить мужчин в тавернах?
Очередная довольно таки добродушная усмешка скривила губы чемпиона, который был и удивлен, и даже в какой-то степени рад встрече, но при этом находился в некотором замешательстве, не зная, что этой женщиной делать. С одной стороны, все было ясно - она была во вражеской повозке и сражалась за неё, пока не оказалась в меньшинстве, значит, её нужно было отправить к праотцам, как и прочих. С другой стороны, Ганник бы не стал делать таких поспешных выводов, потому что Родэ никогда не была чьей-то покорной служительницей, даже сражаясь среди повстанцев, она словно бы имела скрытый мотив. И пусть они не были знакомы долго и близко, Ганник отчего-то был уверен, что нужно было разобраться в ситуации, прежде чем принимать какие-то кардинальные меры. Все-таки она одна осталась и вряд ли сможет выстоять против компании мятежников, так что убить они её всегда успеют, а вот разобраться во всем происходящем без её участия – это уже сложно. Если не сказать, как есть – невозможно.
- Тогда я попал в компанию греческих мятежников, а это… - кивнул в сторону разношерстной компании, Ганник продолжил с умешкой. – Римские мятежники, к которым ты попала в компанию также неожиданно, как и я когда-то. Впрочем, неожиданно ли? Или ты просто снова перепутала что-то?
Не подшутить – невозможно. Несмотря на то, что жертвой в той ситуации был сам Ганник, он частенько смеялся над этим, если вдруг случалось вспомнить или даже кому об этом рассказать. Что ни говори, а это история вошла в список самых запомнившихся в жизни.

Андорс. Ганник помнил этого мужчину, предводителя повстанцев, человека, который принес свои извинения за Родэ и пил с ним вино, сидя у костра. Не сказать, чтобы кельт проникся к нему огромной симпатией, но Андорс не вызвал неприязни, а это уже дорогого стоило. И пусть тогда он лишь посмеялся над целями повстанцев, не разделив их мыслей по поводу власти и положения на их земле, впечатления от встречи с ними были довольно приятными. Жаль, что их разбили. Жаль, но это было ожидаемо. Однажды и их постигнет та же участь, как бы в это не верили Спартак и остальные, как бы в это не верил он сам – все решают не благородные позывы и войны за справедливость, а монеты и статусы. Да, они победили все сражения, в том числе и свергли Глабра, но Ганник все еще был уверен, что по их душу обязательно явится кто-то сильнейший и тогда их отряд будет уничтожен. Ганник был готов пасть вместе с мятежниками, за идею, за обретенную цель. Не для места в истории, не для того, чтобы о чемпионе… боге арены, как его называли, трепались люди после его смерти. А для того, чтобы показать другим пример, доказать всем в числе мятежников, что можно быть непокорными и бороться за себя. За свою свободу. Может, они все погибнут, но Римская империя больше не будет прежней и если прошла одна трещина, то пойдет и вторая, третья, четвертая… Пока все не будет разрушено. Рим падет. И они будут к этому причастны. Наверное, эта мысль греет Спартака по ночам куда больше, нежели его красивая женщина…
Несмотря на то, что Ганник не был враждебно настроен и даже шутил с Родэ, он все еще внимательно следил за повадками женщины, сомневаясь в том, как правильным было бы поступить. С одной стороны, конечно, виделись и знакомы, с другой же стороны знакомы мимолетно, всего одну ночь, после чего расстались. Ганник не мог за неё поручиться, ибо не знал, что у неё на уме. И все-таки она не врала об Андорсе и том, что жаждет римской крови. Она любила этого мужчину, она болела за их цель и была верна ей. Судя по всему, даже сейчас. Потому ей ни к чему работать против мятежников.
Родэ, тем временем, сообщила о том, что на вилле есть еще оружие и Ганник кивнул ей в ответ, мол услышал, понял, сейчас решим. Такие решения не принимают в одиночку, тем более, когда дело было поручено двоим и за этими двумя следовали люди, потому Ганник сделал два шага назад, встав рядом с Агроном.
- Что думаешь? – спросил он, смотря на германца. – У купца небольшая и отдаленная вилла. Я однажды сопровождал человека в его дом. Воинов у него тоже немного. Около десятка слуг. Запас воды и еды наверняка имеет, лишним для нас это не было бы. Даже если это засада, то нас много. Достаточно, чтобы одолеть тех, кто будет поджидать.
Их действительно было достаточно, чтобы разграбить небольшую виллу на окраине– это уже проверено и пройдено. Даже если купец в силу страха перед мятежниками укрепил охрану, то ненамного, учитывая размер его жилища. Конечно, был риск и много всяких «но», однако так всегда было и мятежникам к этому не привыкать. За то был шанс взять много оружия, еды и питья. Учитывая скорый путь на юг, лишним не будет. Ну и не стоит лукавить, Ганник помнил, каким выпивохой был Секст, так что и запас вина у него точно имеется, а это уже достойный повод разграбить его виллу.
Агрон не был дураком, чтобы не понять, как в засуху бы не помешала вода, как им были необходимы и еда, и оружие. Потому Ганник даже не сомневался в том, что он сделает верное решение, а пока германец думал, он внимательно следил за Родэ, которая тоже ожидала решения. Все-таки Ганник верил ей. Будучи довольно недоверчивым человеком, он неизвестно по какой причине верил ей и не мог отрицать, что она бы стала хорошим союзником, способным и полезным.

Nasir, Dakarai

- Если у купца не окажется вина, я ему его собственный член скормлю, - пробурчал один из германцев, шедший позади Агрона. Мужчина ухмыльнулся – братья были настроены воинственно и предвкушали не только кровопролитие, но и дюжее веселье в эту вылазку. До виллы они добрались довольно быстро. В сгущающихся сумерках здание казалось спящим, но здесь ждали прибытия оружия, а значит, за дорогой следили. Посему подошли они не со стороны ворот, а сзади, схоронившись за многочисленными камнями и высохшими растениями.  Вездесущий кельт появился рядом и они коротко обсудили нехитрую стратегию, которая Агрону была очень по душе: разделяемся, нападаем, убиваем всё, что носит римские шмотки, собираем добычу. Он мысленно возблагодарил Богов, что Ганник не стал тратить время на премудрости вроде «въехать на виллу на повозке, притворившись наёмниками, выведать-разузнать, напасть неожиданно», а сократил план действий до последнего пункта. Напасть, мать его, неожиданно и заставить римлян обделаться от страха. Перед смертью. Если успеют, конечно.
- Значит, за вами дочка, за нами папочка, - кивнул Агрон, переглянувшись с Назиром.
Итак, на них были хозяева виллы. Что касается солдат, охраняющих остальные комнаты, и несущих дозор,  с этими предстояло разобраться нетерпеливо ёрзающим в засаде германцам. Об этом мужчина кратко сообщил оказавшейся рядом Саксе. Германка ухмыльнулась, деловито кивнула и, собрав нескольких воинов, двинулась в обход стены, чтобы напасть с западной стороны. Луго и десяток молодцев пошли к восточной стене. И четверо, среди которых были Ганник, Родэ, Назир и сам Агрон, перемахнули через ограждение и разделились.
Агрон впервые оказался в такой ситуации рядом со своим сирийцем. Ранее они только охотились бок о бок, а когда дело доходило до драки, Агрона всегда звал Спартак, а Назир держался Миры, Донара и других, сражающихся храбро, но в стороне от «главных сил». Сейчас Агрон был более чем спокоен за Назира. Эта стычка была в разы менее опасна, чем представление на дороге. Оба неслышно двинулись вдоль виллы, отыскивая удобное место для проникновения в покои её владельца. Добравшись до арки, германец остановился и прислушался. Из помещения послышался пьяный смех, сопровождающийся звоном, с которым бьётся глиняная посуда. Очевидно, ублюдок недурно проводил время. Раздавшийся вслед за звоном негромкий глухой вскрик, перешедший в шипение, утвердил в догадках – хозяин развлекался с рабом.
Агрон первым двинулся через арку, заглянул за угол и, повернувшись к сирийцу сделал тому знак быть наготове. К ним навстречу шагал патрульный – одинокий солдат, даже не успевший понять, что это такое прямо за углом вогнало ему меч под подбородок так, что тот лязгнул по черепу с внутренней стороны. Германец подхватил мигом обмякшее тело и оттащил в сторону, чтобы не валялось на дороге. У дверей – очевидно – в опочивальню доминуса, стояла невысокая худенькая рабыня. Заорёт – плохо. Подобраться к ней сзади, чтобы обездвижить или хотя бы зажать рот, оказалось невозможным. Агрон поморщился, но задерживаться не стал, двинулся прямиком на неё, понадеявшись, что невольница потеряет дар речи от его вида. Рабыня и впрямь обомлела, и только открыла рот, как шершавая ладонь бывшего гладиатора прижалась к её губам. Вести речи о свободе и спасении под дверями, где развлекался римлянин, не тянуло. Германец встряхнул девушку, отрицательно покачал головой и кивнул на Назира, словно предлагая послушать сирийца. Впрочем, долго шушукаться было недосуг.
- Спартак пришёл к вам, - коротко пояснил он, и, дождавшись испуганного кивка и прояснившихся глаз, отпустил рабыню. – Кто внутри?
- Т-только доминус и его танцор, - пролепетала девушка.
- А охрана?
- Никого нет, господин, я клянусь...
Агрон возвел глаза к высокому потолку.
- Я Агрон, это Назир. Господ мы сейчас с ним накормим дерьмом. Держись за нами. Малыш, прикрой меня сзади, - последняя фраза, сопровождаемая им двоим понятной усмешкой, была обращена к сирийцу. И германец, высадив ногой дверь, вломился в опочивальню.
Римлянин был не обрюзгшим, не старым, но от его вида почему-то хотелось заскрежетать зубами, а потом всадить ему меч в шею и повернуть лезвие. Одетый в лёгкую тунику, он скатился с кровати и выхватил из-под подушек короткий меч. Куда-то в сторону метнулся смуглый мальчишка, Агрон не очень-то обратил внимание.
- Вы кто такие?! Что вам надо в моей вилле? – голос тоже оказался противный.
- Мы привезли оружие, чтобы его воткнуть тебе в задницу, - отозвался Агрон и, издав клич, напал на мужчину. Сражался он неплохо, но явно берёг руку и спустя несколько атак, выронил меч.
- Будь ты проклят, паршивый раб! – выругался купец,  отступая на шаг и озираясь в поисках спасения. – Моя дочь... вы не тронете мою дочь!

Gannicus Rhode

Меньше всего свободолюбивая германка хотела оказаться в услужении у какого-то там купца, а точнее, быть приставленной к его ненаглядной дочурке, которую боги явно обделили умом. Каждый день, поведенный в этой глуши казался вечностью, по сравнению с которой само время представлялось невероятным мигом. Много времени прошло с тех пор, как её пленили несмотря на ожесточенное сопротивление, и деньки, когда деревня еще не была сожжена дотла, почему-то представлялись какой-то другой жизнью, даже скорее сном. Эрна мечтала сорвать с шеи тугой ошейник, перекрывающий доступ кислорода, не в буквальном, но переносном смысле.
Нет, в какой-то степени германке повезло с хозяином: он особо не распускал руки, не приставал к ней и вообще периодически делал вид, что её не существует (оно и понятно – какое дело высшей расе до каких-то там рабов). Зато его кровиночка по сотне раз на дню дергала бедную Эрну: то одно её не устраивало, то другое. Последний раз женщину чуть не наказали за то, что она сделала все именно так, как приказала хозяйка, а не как подумала. Конечно, рабы всегда виноваты во всем.
Этот день оказался не самым лучшим днем из всей череды. Дочурка-фантазерка совершенно довела Эрну до белого каления, и та чудом удерживалась от срыва, продолжая смиренно молчать и внимать каждому господскому слову. Порой германка даже задумывалась, а не специально ли сия фройляйн изводит рабыню, из чистого любопытства проверяя, на сколько хватит терпения у той. Эрна шла на рекорд.
Хоть и руки чесались утопить эту пигалицу сегодня в ванне.
Отосланная проверить, что за шум поднялся  внизу, германка тут же повернула назад, стоило мимо пронестись отряду охранников, чуть не сбивших с ног рабыню. На виллу напали? Боги видят, женщина еще ни разу так не радовалась разбойникам, собиравшимся расправиться со всей семейкой. Разве она могла упустить такой шанс оказаться на желанной и несколько относительной свободе? Нет конечно! И плевать, что потом придется провести полжизни в бегах, скрываясь от каждого римского патруля, занимаясь грабежом и мародерством. И что? Бывали времена и хуже. Что будет, если нападение смогут отбить – Эрна старалась не задумываться. Да и что тут думать? И так все было понятно – она не жилец. Ну и плевать, все равно Эрна была уверена, что еще столько времени не протянет: либо боги ниспошлют на неё болезнь, от которой не сможет спасти лекарь, либо… Да мало ли что может случиться?
Она подхватила керамическую вазу и, подскочив со спины к одному из охранников, со всей силы опустила ему на голову несчастный сосуд, разлетевшийся на черепки. В отличие от черепа мужчины. На мгновение Эрне показалось, что он даже не заметил подлого нападения из числа «своих»… а нет, заметил, и даже повернулся, но женщина успела схватить вторую вазу и, немного не рассчитав траекторию, не разбила ее, а одела тому на голову. Нечаянно! Это, конечно, было весьма неожиданно, но на мгновение растерявшаяся Эрна чуть не пала жертвой собственной «меткости», когда резво вытащенный меч чуть не взрезал её наискось: охрана оставалась таковой даже с горшками на голове. Дернувшись в сторону в жалкой попытке избежать смерти, и нелепо взмахнув руками, Эрна хлопнулась на пол, больно ударившись рукой, которую, как оказалось, все-таки зацепило острие, оставив неглубокую на первый взгляд царапину. Рабыня (бывшая?) не помнила всех навыков, которым её обучили воины, но мышечная память никогда не изменяла женщине. Пусть вспоминая и не очень удачные или нужные вещи. Эрна от души пнула под колено охранника, нога того подломилась и он не менее нелепо, как это ранее сделала рабыня, взмахнул руками, падая на колени, однако меча не выпустил. А этого и не требовалось. Подскочившая с места Эрна, схватившая черепок, в секунду оттянула голову обреченного назад и полоснула по шее острым краем. Адреналин просто кипел в крови, не давая почувствовать реальную боль в пострадавшей руке, скрывая истину за саднящим ощущением.
Хлынувшая из горла кровь запачкала руку. Эрна, отвыкшая за несколько лет не только от охоты, но и от войны, выпрямилась, сжимая окровавленный черепок подрагивающей рукой, и вдруг поняла, что вообще-то охранников было больше, чем один человек. Не могли же они бездействовать? Она настороженно оглянулась и наконец (непростительная ошибка!) соизволила заметить, кого именно боги привели на их виллу.
- О. – только и смогла выдавить Эрна, удивленно разглядывая нежданных гостей. Азартный огонек наполовину с полузабытым ощущением силы, начал угасать, возвращая женщину в реальный мир, где отбитые ребра могут неприятно болеть, кровь – тошнотворно вонять, а люди – чувствовать боль в раненых руках. Нет, рабыня не схватилась неожиданно за плечо, она сначала недоуменно воззрилась на кровь, стекавшую по локтю, а когда провела ладонью, стирая, а точнее размазывая ее по ране, то в полной мере ощутила, что это действительно больно. Действительно больно. Аж глаза заслезились.
Однако вместо упоминания всех мыслимых и немыслимых богов всуе, Эрна лишь выдавила из себя:
- Ганник? – и умудрилась интонацией вложить в одно имя и «Какого черта вы тут забыли?», и «Ну наконец-то хоть кто-то додумался сюда напасть!», и «Спасите, умираю!», и даже «А кто эта милашка?»

Agron Nasir

Нынешний вечер обещал стать одним из худших. Дакарэю порой начинало казаться, что он провёл на отдалённой вилле годы. Прошлое в борделе ему казалось едва ли не эталоном счастья и мечтаний. Ныне, попав в лапы Секста, мальчишка пожинал в полной мере и несправедливость и пренебрежение и унижение.
Единственным светлым пятном в этих стенах был Никиас, с которым удавалось видеться довольно часто, хоть и не всегда они могли говорить о том, о чём хотели. В чём-то младшему из них повезло больше – дочь купца, Лидия, была хоть и избалована и испорчена, её обращение со своим рабом было почти что заботой. Почти что. Если не брать в расчёт женские наряды, что неизменно красовались на плечах юного грека.
Дакарэю доставалась мужская одежда, хоть часто, оставаясь в покоях римлянина, её вовсе приходилось снимать. Египтянин раньше и помыслить не мог, что танцы будут приносить ему лишь дурные эмоции. Но Секст заставлял его двигаться часами, и если купцу казалось, что его личный  раб не достаточно гибок, в ход шла грубая сила. Секст часто кидал в него вещами, и сбивал с ног увесистыми оплеухами.
- Теперь будешь плясать, пока ноги не отвалятся! – говорил он самодовольно. – Лучший танцор Клусия.
Помимо танцев у Дакарэя появились и другие обязанности. Он выполнял любую работу. Любую, на которую указал перст хозяина. Первое время мальчишка старался попасть в милость Секста, добиться его расположения и стать личным рабом, годным ишь для услады взора хозяина. Но купец, видимо, имел личные счёты с хозяином борделя, долгое время не желающим продавать лучшего танцора. И египтянин, не смотря на лихорадочные советы, что шептал ему на ухо Никиас, стал огрызаться, показывать зубы. Такое поведение, казалось, даже нравилось Сексту. У мужчины было больше поводов для наказаний.
На загорелом поджаром теле танцора всё чаще можно был видеть следы побоев – синяки порой красовались даже на лице. Другие рабы смотрели на новичка как на умалишенного. Его совсем не жаловали, ведь он водился с Никиасом и воротил нос от всех, кто задирал грека, словно те пахли помоями.
В тот вечер Секст вновь приказал ему танцевать. Дакарэй был раздет до набедренной повязки, так чтобы зритель мог видеть, как напрягаются мышцы на тренированных ногах. И как колени дрожат от усталости. Купец возлежал на постели, лениво тянул вино и просматривал свитки пергамента, время от времени отвлекаясь, чтобы велеть:
- Быстрее! Или будешь плясать всю ночь, клянусь членом Юпитера!
Мальчишку шатало от усталости. Босые ноги горели, мышцы на руках свело, а лицо выражало смесь презрения, ненависти и непокорства. Но он плясал, не поднимая взгляда на вальяжно развалившегося хозяина.
Это житье начинало казаться карой Ра. Почему солнце отвернулось от него? Здесь, на проклятой Богами вилле, у него не было положения, его не ценили и любой проступок карался сурово и беспощадно. И он не мог даже помыслить о бегстве. Ведь не умел ничего, кроме танцев и не видел мир, хотя знал о жестокости, царящей за стенами борделя. В стенах нового дома. Если бы у него и получилось бежать… куда бы он отправился? Как добывал себе еду? Как защищался? Ответы были просты и Дакарэй это прекрасно знал. Он погибнет там, как погибнет и здесь, рано или поздно. Но там смерть грозит стать пострашнее любых побоев, ведь беглых рабов распинают на крестах и оставляют на поругание толпы иль хищных птиц.
- Шевелись! Знал бы я, что купил самого бездарного танцора Клусия, не тратил бы денарии! – мимо уха пролетело что-то увесистое. Мальчишка отшатнулся и грохнулся на пол, больно ударившись локтём и подвернув ногу. Об стену разбился глиняный кувшин. А раб со злостью вскинул растрёпанную голову.
- Я лучший танцор Клусия! – прошипел он, прожигая горящим взглядом  посмевшего сказать такое господина.
Римлянин расхохотался и сделал ему жест встать и приблизиться. Мальчишка сжал зубы едва ли не до скрипа.
- Как пожелает господин, - отчеканил он, словно жаля каждым словом. И, с трудом поднявшись на гудящие ноги, подошёл к постели. Шелк приятно холодил ссадину на колене. Предплечье больно сжали сильные пальцы римлянина, грубо притягивая ближе.
А потом всё стало происходить очень быстро.
С грохотом распахнулась дверь. Господин отшвырнул его от себя, и схватился за меч. Скатившись с постели, и тяжело прислонившись спиной к стене, египтянин увидел вторгшихся в опочивальню – высокий коротко стриженный мужчина, за которым держался смуглый длинноволосый юноша. За ними шла одна из рабынь. Завязалась схватка, в ходе которой у него, истощённого усталостью и ослепленного растущей ненавистью, открылись глаза. Дакарэй наблюдал, как высокий орудует мечом, а в голове сам собой всплыл полу забытый образ чемпиона Капуи, играющего с противниками. Незнакомец был ничуть не похож на Ганника, но образ в целом… Повстанцы? Люди Спартака? Ненавидящие Рим свободные люди? Меч выпал из руки Секста, и римлянин безоружным отступил к стене. Мальчишка даже приоткрыл рот, совершенно ненормально улыбаясь – вот сейчас! Сейчас эту свинью прирежут на месте. От нетерпения ему хотелось окликнуть напавшего, поторопить – давай же! О собственной судьбе он и не думал, весь мир сузился до острия меча, указывающего на грудь Секста и выражения бессильной ярости на ненавистном лице.
Тем временем второй, тот, что с длинными волосами, окликнул первого по имени – в комнату доминуса бежала охрана.  Египтянин едва ли не провыл от разочарования, глядя, как оба повстанца вступают в бой с солдатами, оставляя хозяина виллы живым. Нет, проклятие!
Ещё люди – дикие, с искажёнными хищными оскалами лицами ворвались в опочивальню следом за охраной. От лязга мечей зазвенело в ушах. Атакующие выкрикивали какие-то слова на чужом языке, казавшемся смутно знакомым. Мимо него с шипением пронеслась светловолосая молодая женщина, крепко сжимая в окровавленных руках пару коротких мечей. Почти под ноги рухнул бьющийся в предсмертной агонии охранник… Дакарэй перевёл взгляд на доминуса, по стенке старающегося прокрасться к выходу, и дальше совсем перестал думать, что делает. Схватив со столика небольшой нож для фруктов, мальчишка рычащей молнией метнулся через комнату, наперерез Сексту. Последовал ловкий прыжок. Танцор обхватил бока мужчины сбитыми коленями, с силой вонзая нехитрое оружие ему в шею. Не острое лезвие вошло неглубоко, лишь на миг парализовав опешившего римлянина. На руки брызнула кровь, и он ударил снова, куда-то в щёку.  Только хрипло рыкнул, когда его с силой схватили за плечи, пытаясь оторвать, отбросить от себя. Он ударил ещё, ещё, в шею, теперь пронзая плоть глубже, с шипением дыша в лицо человеку, унижавшему его бессчетное количество дней. Секст завалился на него, оба рухнули на пол. Ковёр лишь слегка смягчил удар. Но боли мальчишка не чувствовал, продолжая с остервенением сжимать дёргающееся тело коленями и наносить слепые удары куда придётся.
- Сучий выродок! – полный ярости голос хрипел прямо над ухом. Его горло сжали железные пальцы. Поток воздуха прекратился. Но мальчишка, ведомый лишь желанием мести, скользнул ладонями по ненавистному лицу, метя пальцами  глаза. Раздался жуткий булькающий вопль. Воздух снова хлынул в лёгкие. От отвращения, смешенного с радостью, Дакарэй издал звук, похожий на всхлип. Потом изо рта римлянина полилась кровь. Сверху рассмеялась женщина, сказала пару слов, прозвучавших грубо, но почти весело. А потом тяжелое тело, придавливающее его к полу, свалили в сторону. Над ним стояла та самая белобрысая воительница, скаля крепкие белые зубы.
Дакарэй смотрел на неё безумными глазами, а потом зашёлся в кашле, переворачиваясь на бок и утыкаясь лицом в ковёр. Помятое горло обожгло огнём. А вокруг – он только сейчас понял – более не звенела сталь.
- Римская свинья, - не своим голосом пробормотал он, с трудом пытаясь приподняться. И, наконец, выпустил из пальцев покрытый кровью нож для фруктов.