Как давно она не слышала ничего чудесного. И сейчас она просто оказалась не готова к столь радостной новости. Это было столь неожиданно, что сирийка едва успела сдержать улыбку. Улыбку, а ведь она забыла, что это такое. Но вот глаза ее сверкнули. И это был не огонь ненависти, который стал постоянным и верным спутником, это был огонь иного рода, которого здесь еще не видели, огонь радости. Впрочем, чтобы заметить это нужно было быть очень наблюдательным человеком, так как Сакра поспешила опустить взгляд, чтобы господин не заметил. Неужели кому-то удалось восстать и победить римлян? Гладиаторы. Несколько раз Красс брал ее на игры, и она видела эти бои. Красивые мужчины, но такие же рабы. Признаться, она любила наблюдать за тренировками отца и братьев, но эти бои ей не нравились. По ее мнению сражаться стоит ради чего-то стоящего, убивать стоит ради чего-то действительно важного. А что важного может быть в бою на арене? Потешить публику, заработать славу для своего господина, оставаясь рабом. Хотя она так же понимала, что это та же безысходность, что каждый выживает как может. Только смирение раба она не приемлела. И то, что гладиаторы Капуи взбунтовались, победили римлян - это была такая радостная новость.
- Полагаю, теперь эти гладиаторы отправятся к себе домой, а Рим пошлет еще больше солдат, чтобы отловить их и наказать. Удивительно, как им удалось совершить такое, - Сакра чуть прикусила губу, чтобы не ляпнуть чего лишнего. Как же ей хотелось узнать имя тех, кто начал все это.
- Уже, наверное, известны имена тех, кто поднял мятеж? - А в сердце разгоралось пламя. Может быть, вот ее шанс. Сбежать и присоединиться к бунтовщикам, если они не разбрелись каждый на свою родину. Если она доберется до этой Капуи, то, быть может, найдет защиту. Пока все эти мысли были спутаны, но сердце с новой силой возжелало свободы. И еще больше, когда она ощутила прикосновения Красса, которые легко было понять, как и то, что за ними последует. Вот оно рабство, ты не можешь сказать нет. Хочешь не хочешь, а тебе придется исполнять желания господина, какими бы они ни были. Благо, как поняла Сакра, ее господин был с ней еще добр, она видела, что порою заставляют делать других рабынь, и сердце ее сжималось от этих картин и желало смерти каждому, в ком текла кровь римлянина. Его прикосновения, вызывающие всегда отторжение, пусть она этого и не показывали, постепенно распаляли, по мере того как его руки опускались ниже, когда она уже прижималась к нему всем телом, чувствуя как в груди его бьется сердце, ощущая дыхание. Она ненавидела его еще больше, от того, что ей было приятно в такие моменты, ненавидела за ту внутреннюю борьбу, что шла в ней, разрывая ее между чувствами и разумом и инстинктами, которые толкали ее в объятия этого мужчины. По какой-то злой насмешки боги не сделали Краса маленьким, толстым, уродливым. Не смотря на свой возраст, он имел фигуру война и был притягателен, за что она ненавидела его еще больше.
Сделали безупречной, чтобы она была красивой игрушкой, с которой господину приятно забавляться. Игрушка, которая не должна иметь своего мнения.
- Все для услады господина, - произнесла она чуть более тихим голосом, когда ее руки скользнули ему на плечи. Инстинкты только просыпались и если бы ей в этот момент дали кинжал, она бы вонзила его в горло Красса, но эти мысли остались в глубинах ее сердца, сокрытые ото всего мира. Горячее дыхание опалило ее ушко, вызывая легкую дрожь. И все же рабыня не свободна даже в такие моменты, особенно такая как Сакра, которой нужно следить за тем, что она говорит, потому что если бы она высказала все, что было у нее на сердце, то лишилась головы. Только в моменты, когда человек уже не способен мыслить, не способен произносить слова, а только звуки, свидетельствующие о накрывших его чувствах, инстинктах первозданных как сама природа, она забывала обо всем на свете и в такие моменты ее душа парила окрыленная обманчивой свободой.
- Да,- тихо выдохнула она ему на ушко в ответ на вопрос, а после отдаваясь поцелую, что постепенно позволял физическим желаниям брать вверх. И здесь ей даже не пришлось лгать, он был ей приятен как мужчина, и в этом было благо и проклятие. С одной стороны, каждый раз, будучи с ним, она предавала себя, за что потом ненавидела, с другой стороны, если бы он был ей отвратителен и как мужчина, а ей все равно приходилось бы его ублажать, то было бы еще хуже. Сейчас она чувствовала, как кровь подобно лаве разливается по телу. Ее губы коснулись плеча мужчины, давая возможность не отвечать сразу на последний вопрос
- Мой господин, ты задаешь слишком много вопросов, той у которой не должно быть собственных мыслей, у которой нет воли, чтобы решать что ей нравится, а что нет, - произнесла она, глядя ему в глаза. - Это не мой дом, но я знаю, что в другом доме мне было бы хуже, - не ответить прямо, но и не солгать. А ее руки продолжали ласкать его тело.